Сергей Кириллов. Степан Разин. 1985-1988.
6 июня по старому стилю или 16 июня по новому стилю 1671 года в Москве произошла казнь донского атамана Степана Тимофеевича Разина. Значение деяний С.Т. Разина сложно оценить в свете различных идеологических установок, которые возникли в досоветский период, затем трансформировались в советский, а сегодня представляют странную смесь от обоготворения, до полной демонизации. Фольклор сохранил отношение донских казаков к казни Степана Тимофеевича Разина. Так, А.М. Листопадовым в станице Старочеркасской была записана песня «На заре было, да на зореньке». В ней есть такие слова:
«Ой да, вставайте вы, добрые молодцы,
Пробуждайтесь, донские казаченьки,
Ой да, на Дону-то нездорово сделалось.
Помутился у нас славный Тихий Дон
Со вершины вниз до синя морюшка,
Что до синего морюшка Азовского;
Ой да, помешался, братцы, наш казачий круг;
Ой да, как и нету у нас атаманушки,
Ой да, ну, Степана, братцы, Тимофеевича,
По прозваньицу Стеньки Разина,
Ой да, поимали его, добра молодца,
Завязали ему руки белые,
Повезли-то его в кременную Москву:
Как на славной было Красной площади,
Ой да, отрубили ему буйну голову»
Пробуждайтесь, донские казаченьки,
Ой да, на Дону-то нездорово сделалось.
Помутился у нас славный Тихий Дон
Со вершины вниз до синя морюшка,
Что до синего морюшка Азовского;
Ой да, помешался, братцы, наш казачий круг;
Ой да, как и нету у нас атаманушки,
Ой да, ну, Степана, братцы, Тимофеевича,
По прозваньицу Стеньки Разина,
Ой да, поимали его, добра молодца,
Завязали ему руки белые,
Повезли-то его в кременную Москву:
Как на славной было Красной площади,
Ой да, отрубили ему буйну голову»
Известная гравюра - сопровождение Разина на казнь.
Генерал Коноводов писал: «В 1904 году мне пришлось быть юнкером на традиционном торжестве, в городе ЧЕРКАССКЕ, по случаю ежегодных воспоминаний о грандиозных сражениях Казаков с Турками за обладание крепостью Азова. После великолепного парада и торжественного молебна в Соборе, собравшиеся казаки низовых станиц разместились не в самом старом городе, а на зеленом лугу, на берегу Дона, в раскинутых палатках и около расставленных широко столов, и Тихий Дон загулял, старинные песни понеслись по Дону…
На следующий день я посетил Собор. Он был открыт, молящихся еще не было, в ожидании панихиды. Ктитор Собора показал мне достопримечательности его. Меня поразили великолепные иконы греческого старинного письма, хранящиеся в специальных застеклянных столах. Таких драгоценностей бриллиантов: алмазов, сапфиров, рубинов и др. драгоценных камней, в. таком громадном количестве окаймлявших эти иконы-жертвы казаков в веках, я не видел впоследствии ни в Петербурге, ни в Москве, а только в Соборе Лурде во Франции.
Выходя из залы Собора, я увидел в притворе Собора глубокого старика, который стоял, обратившись к стене, и что-то шептал, и крестился. Мне это показалось странным и я, остановившись около старика, почтительно спросил: «дорогой дедушка, что же это Вы стоите около стены одинокий и молитесь, а не в самом Соборе?» Он как-то вздрогнув, повернул ко мне свое светлое лицо, обрамленное белой бородой патриарха, глаза его загорелись радостным блеском, как бы перед каким то светлым видением, обнял мою голову и ласково заговорил: «скоро начнется панихида по убиенным великим Атаманам и Казакам героям Азова, а вот по самому то из всех великих Атаману, панихида запрещена», и он указал пальцем на низ стены, где была вделана зацементированная громадная цепь; «вот здесь то прикован был орел Дона», глухо с рыданиями в голосе продолжал старик и замолк; затем он истово осенил себя крестным знамением, стал на колени и благоговейно поцеловал цепь. Меня это поразило и какая то дрожь пробежала по телу, мелькнула мысль: сумасшедший… Но лицо его горело таким овеянным вдохновенным взором своих чудных ласково-грустных глаз, из которых сочились слезы, как те бриллианты, которые я только что видел на иконах, что я схватил руку старика и жалостливо опросил: «дедушка, почему же ты плачешь, дорогой!» Он дрожащим голосом ответил: «я целовал эту цепь, как Казачью святыню, к ней был прикован знаменитый во всей Истории Донской Атаман Степан Тимофеевич Разин, который твердо стоял за Свободу Казачьего народа и хотел, жертвуя собой, освободить и русский народ из рабства царей, но своими же казаками Иудами был предан, и этой казачьей гордости, апостолу святой Свободы, в Москве отрубили голову, чтобы затем превратить и свободолюбивый Казачий народ в рабов. Целуй же и ты, дорогой сынок, эту цепь-святыню и таким образам мы совершим панихиду». В каком-то лихорадочном состоянии я склонился и поцеловал цепь…
В притвор входили стройным шагом, во главе с есаулом Н.А. Красновым любимцем юнкеров, мои по классу товарищи, а за ними священник с хором, старые и молодые казаки, казачки, дети. Панихида началась…
Долго носила меня судьба: по стогнам России, Польше, Румынии, Болгарии, на Карпатах, в Эстонии, Литве, на Кавказе… Был неоднократно в Петербурге и Москве, где поразило меня яркое расслоение народа на высших надменных и низших, рабски склоняющих свои головы. И везде и всюду за мной как тень следовала цепь Атамана Разина. Она явилась в моей судьбе, как Альфа и Омега, как жизненный университет историко-филологического факультета».
На следующий день я посетил Собор. Он был открыт, молящихся еще не было, в ожидании панихиды. Ктитор Собора показал мне достопримечательности его. Меня поразили великолепные иконы греческого старинного письма, хранящиеся в специальных застеклянных столах. Таких драгоценностей бриллиантов: алмазов, сапфиров, рубинов и др. драгоценных камней, в. таком громадном количестве окаймлявших эти иконы-жертвы казаков в веках, я не видел впоследствии ни в Петербурге, ни в Москве, а только в Соборе Лурде во Франции.
Выходя из залы Собора, я увидел в притворе Собора глубокого старика, который стоял, обратившись к стене, и что-то шептал, и крестился. Мне это показалось странным и я, остановившись около старика, почтительно спросил: «дорогой дедушка, что же это Вы стоите около стены одинокий и молитесь, а не в самом Соборе?» Он как-то вздрогнув, повернул ко мне свое светлое лицо, обрамленное белой бородой патриарха, глаза его загорелись радостным блеском, как бы перед каким то светлым видением, обнял мою голову и ласково заговорил: «скоро начнется панихида по убиенным великим Атаманам и Казакам героям Азова, а вот по самому то из всех великих Атаману, панихида запрещена», и он указал пальцем на низ стены, где была вделана зацементированная громадная цепь; «вот здесь то прикован был орел Дона», глухо с рыданиями в голосе продолжал старик и замолк; затем он истово осенил себя крестным знамением, стал на колени и благоговейно поцеловал цепь. Меня это поразило и какая то дрожь пробежала по телу, мелькнула мысль: сумасшедший… Но лицо его горело таким овеянным вдохновенным взором своих чудных ласково-грустных глаз, из которых сочились слезы, как те бриллианты, которые я только что видел на иконах, что я схватил руку старика и жалостливо опросил: «дедушка, почему же ты плачешь, дорогой!» Он дрожащим голосом ответил: «я целовал эту цепь, как Казачью святыню, к ней был прикован знаменитый во всей Истории Донской Атаман Степан Тимофеевич Разин, который твердо стоял за Свободу Казачьего народа и хотел, жертвуя собой, освободить и русский народ из рабства царей, но своими же казаками Иудами был предан, и этой казачьей гордости, апостолу святой Свободы, в Москве отрубили голову, чтобы затем превратить и свободолюбивый Казачий народ в рабов. Целуй же и ты, дорогой сынок, эту цепь-святыню и таким образам мы совершим панихиду». В каком-то лихорадочном состоянии я склонился и поцеловал цепь…
В притвор входили стройным шагом, во главе с есаулом Н.А. Красновым любимцем юнкеров, мои по классу товарищи, а за ними священник с хором, старые и молодые казаки, казачки, дети. Панихида началась…
Долго носила меня судьба: по стогнам России, Польше, Румынии, Болгарии, на Карпатах, в Эстонии, Литве, на Кавказе… Был неоднократно в Петербурге и Москве, где поразило меня яркое расслоение народа на высших надменных и низших, рабски склоняющих свои головы. И везде и всюду за мной как тень следовала цепь Атамана Разина. Она явилась в моей судьбе, как Альфа и Омега, как жизненный университет историко-филологического факультета».
ген. Коноводов
«Казачий народ»
Нью-Йорк, 1965 г.
«Казачий народ»
Нью-Йорк, 1965 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий